7 Как террор стал большим. Секретный приказ №00447

Раздел V

в связи с этим, не аномалии, однако они отличаются от других эпизодов советской истории насилия масштабами и смертоносным характером государственного насилия. Он поднимает мало изученный в литературе о Большом Терроре аспект привлечения работников архивов в кампанию по разоблачению врагов народа: в 1937 НКВД поручил работникам Центрального архива Красной Армии и Центрального архива Октябрьской революции составить картотеку на лиц, сотрудничавших во время Гражданской войны в органах белых правительств и армий. В последующие года НКВД, с 1938 года получивший в подчинение также и архивы, расширяет это поручение, и в архивах возникают гигантские картотеки врагов народа, самая большая из них охватывает 1.399.217 имён (45). Холквист доказывает, что успехи советского полицейского государства в 30-е гг. в переписи, регистрации, классификации и характеристике граждан явились предпосылкой для их преследования. То, что в распоряжении местных учреждений НКВД имелись списки, в которых было зарегистрировано от 10 до 15% (взрослого) населения, сегодня не подтверждается ни одним региональным исследованием (46).

Наше исследование инициированной приказом №00447 волны террора даёт повод по некоторым пунктам поставить под вопрос современный взгляд на 1937-1938 гг.

1. Начало и завершение Большого Террора

Сегодня на давний спорный вопрос, когда начался и когда закончился Большой Террор, можно дать аргументированный ответ: с применением приказа № 00447 и аналогичных директив по преследованию национальных меньшинств репрессии достигли нового качества, что нашло отражение также и в языке режима. Речь здесь идёт о «массовых арестах» и «массовых операциях», о форме репрессий, к которой режим обратился в годы «борьбы с классовыми врагами на селе», с которой, однако, Сталин и Молотов распрощались в декрете от 8 мая 1933 года словами: «Эти методы себя изжили» (47).

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

217

Более года кампания против бывших кулаков, уголовников и других «антисоветских элементов» и операция против «контрреволюционных национальных контингентов» являлись одним из основных, даже, пожалуй, самым основным направлением советской политики, оставившим ужасные следы в жизни миллионов советских граждан.

Статистические данные об арестах и, соответственно, о приговорах, казнях и заключениях в тюрьмы и лагеря свидетельствуют: в рамках обеих операций с августа 1937 по ноябрь 1938 года было арестовано около 1.114.110 человек (по приказу № 00447 — 76.397 (48) и национальным приказам — 346.713 (49)), осуждено 1.102.910 человек (767.397 и 335.513 соответственно) (50), число казнённых составило приблизительно 633.955 человека (386.798 и 247.157), 485.626 человек (389.070 и 96.556) были отправлены в лагеря или тюрьмы. Соответствующие данные о количестве преследовавшихся в 1937— 1938 гг. политической полицией составили: 1.575.259 арестов, 1.344.923 приговоров, 681.692 казней и 634.820 лагерных или тюремных заключений (51). Это означает, что 70,7% арестованных полицией безопасности, 82,8% приговорённых за политические преступления, 91,7% казненных и 76% заключённых в лагерях и тюрьмах набирались из «антисоветских элементов» по приказу №00447 и из «контрреволюционных национальных контингентов».

Кампания террора 1937 года стала Большим Террором благодаря акции против «бывших кулаков, уголовных преступников и других антисоветских элементов» и операций против национальных меньшинств. Огромное число массовых казней, что можно рассматривать в качестве наиболее выразительного показателя репрессивного характера режима, явилось знаком Большого Террора, который можно было бы назвать периодом Большого Уничтожения; количество казней в 30-е гг. после достижения своей высшей точки в первый год раскулачивания (1930 год — 20.201) снизилось до 1.229 (1935 год) и 1.118 (1936 год); однако так резко увеличилось в последующие два года, что на короткий период Большого Террора приходится около 86% вынесенных в 1921-1953 гг. смертных приговоров по политическим делам.

В российской мемуарной культуре «тысяча девятьсот тридцать семь раз проклятый год, ставший Рубиконом для миллионов» (52), стал абсолютным синонимом террора. В большинстве республик,

218

Раздел V

краёв и областей волна террора по приказу №00447 достигла своего апогея в период между августом и концом 1937 года; на многих территориях наиболее кровавым месяцем Большого Террора явился, по всей видимости, декабрь 1937 года, поскольку местные руководители в преддверии предстоящего завершения операции лихорадочно стремились к выполнению плана. Фиксация внимания на 1937 годе, однако, оставляет вне поля зрения то обстоятельство, что 1938 год также остался годом ужаса, ненамного отставшим от своего предшественника, прежде всего, если сравнивать общее количество казней (1937 год — 353.074, 1938 год — 328.618). О динамическом ужесточении операции свидетельствует и изменение соотношения приговорённых в рамках операции к смертной казни и к заключению в лагерь: в то время как в приказе №00447 было установлено соотношение смертных приговоров и приговоров к лагерному заключению 1:3.5, к концу операции в ноябре 1938 года оно достигло почти 1:1 (49.3% к 50.7%), (см. сводную таблицу). Об этом же говорит и тот факт, что первоначально приказ №00447 предусматривал 75.950 смертных приговоров, однако к ноябрю 1938 года было уже расстреляно в пять раз больше (386.798 человек). Взгляд на прилагаемую таблицу, кроме того, покажет, что в некоторых регионах (Туркмения, Дальневосточный край, Иркутская и Свердловская области (53)) в 1938 году, «кулацкая операция» потребовала большего количества жертв. Особый случай представляет собой Архангельская область, где волна террора с 18 заседаниями тройки достигла своей кульминации в январе 1938 года (54). В отношении количества лагерных заключённых 1938 год превзошёл даже год предшествующий: в то время как в 1937 году в лагеря поступили 636.749 новых заключённых, общее количество их на 31 декабря 1937 года составило 996.367 человек, в 1938 году 803.007 человек были приговорены к заключению в ГУЛАГ, количество населения которого, таким образом, впервые в его истории перешагнуло миллионную границу (1.317.197 человек на 31 декабря 1938года) (55).

Эти данные подтверждают, что кампания террора против советской элиты, начавшаяся осенью 1936 года, переросла в Большой Террор со стартовавшим годом позже грандиозным «крестовым походом» против «бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» и операциями против национальных меньшинств (56).

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

219

2. Карательная экспедиция против простых граждан и маргинализированных слоев населения

Долгое время, как на Востоке, так и на Западе Большой Террор рассматривался почти исключительно как история преследований членов коммунистической партии (старые большевики, бывшая партийная оппозиция и партийные кадры), а также бюрократической, хозяйственной, военной и интеллектуальной элиты. Прогрессом было уже то, если в научной литературе после перечисления всех этих категорий жертв многие сотни тысяч репрессированных простых советских граждан вообще упоминались как «... и многие другие» (57). В 1995 году редакция «Вестника» говорила о «геноциде», употребляя, правда, это понятие лишь по отношению к членам партии (58). Осознание того факта, что Большой Террор был направлен против всех слоев советского общества, является результатом исследований последних лет (59).

Лица, преследовавшиеся в рамках приказа №00447, по всей видимости, широко представлены в аморфной и анонимной массе названной категории «... и многие другие».

Жертвами акции 00447, по всей видимости, пали лишь немногие представители советской элиты, даже сегодня ещё не по праву считающейся первичной целевой группой Большого Террора (60). Осуждение тройкой Грузии известного партийного и государственного деятеля М. Д. Орахелашвили, кандидата в члены ЦК до 1934 года, заместителя директора Института марксизма-ленинизма, можно было бы отнести к исключениям (61). Однако известные имена представителей старого режима, а также высших церковных сановников в списках жертв троек встречаются чаще: от Ф.А. Головина (1867-1937), президента второй Государственной Думы, царских генералов, представителей аристократии (Оболенский, Гагарин, Бибиков) до 81-летнего бывшего Ленинградского митрополита Серафима (1856-1937), архиепископов Можайского (Димитрий), Влади-миро-Суздальского (Николай), Рыбинского и Тобольского и т. д. (62). Несмотря на это, характеристика, данная Риттершпорном операции

220

Раздел V

00447 как «крестовому походу против простых граждан» (63), представляется нам достаточно верной. Для проверки этой гипотезы есть множество данных, например, биографические сведения из дел архивов НКВД, в многочисленных «Книгах памяти», статистически, однако, обработанных лишь в отдельных случаях (64). К тому же, временны,'е рамки большинства этих «братских могил» в книжной форме охватывают период с Октябрьской революции до смерти Сталина. Среди книг памяти, концентрирующих внимание именно на 1937-1938 гг., оценку статистики приводит «Ленинградский мартиролог» (начиная с 3-го тома). Из 3.859 казненных в ноябре 1937 года в Ленинградской области граждан 1.213 (31,4%) человек были отправлены на смерть тройками (приказ №00447) и 2.537 (65,8%) Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР («двойками» в рамках национальных операций). Группы преследуемых в обеих операциях состояли из рабочих (18,8%) (65), инженерно-технических работников (14%), колхозников (13%), железнодорожного персонала (11,6%) (66), военнослужащих и сотрудников милиции (6,8%), научных работников, учителей и учащихся (6,6%), хозяйственных работников сферы обслуживания, торговли и др. (6,3%), руководящих работников (4,6%), представителей духовенства (3,1%), крестьян-единоличников (2,7%) и — в самом низу социальной иерархии — лиц «без определённых занятий» (5,3%) (67). 13,2% представителей этих групп были членами партии, некоторые уже длительное время (68).

Необходимо учитывать, что эта статистика (69) передаёт социальный профиль групп жертв приказа №00447 несколько искажённо. Среди осуждённых «двойками» было большое количество приехавших в Советский Союз высококвалифицированных специалистов и рабочих, часто являвшихся членами партии, прежде всего поляков, эстонцев, финнов, латышей. Таким образом, повышенное количество в этом статистическом срезе осуждённых «двойками», по всей видимости, достаточно сильно влияет на результат. К тому же, в этих статистических данных, как и почти во всех «Книгах памяти», не учитываются уголовные преступники, осуждавшиеся, главным образом, по приказу №00447.

Взгляд на контингент исправительно-трудовых лагерей подтверждает нашу аргументацию; в первую очередь, ощутимо увеличение доли «социально-вредных и социально-опасных элементов» среди заключённых ИТЛ в период с 1 января 1937 по 1 января

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

221

1938 г. с 12,8% до 21,7% (103.513 человек и 285.831 человек соответственно) (70). Ещё 1 января 1940 г. в этих лагерях было зарегистрировано 80.868 кулаков, большинство которых, по всей вероятности, было приговорено к заключению в рамках операции, являющейся темой данной работы (71).

Список наиболее часто встречающихся профессий из биографий в «Книгах памяти» по двум названным в приказе сферам деятельности, железные дороги и колхозы, выглядит следующим образом: стрелочник, путевой обходчик, сцепщик вагонов, путевой сторож, грузчик, кладовщик, осмотрщик, весовщик, главный/младший кондуктор, проводник вагона, кочегар, сигналист, машинист; счетовод, бухгалтер, конюх, уборщица, пастух, огородник, земледелец, животновод, пчеловод, плотник, кузнец, тракторист, бригадир, председатель колхоза.

Таким образом, есть все основания утверждать, что тройки, как и планировалось в приказе, «судили», прежде всего, простых граждан (72), и именно простые граждане платили наибольшую кровавую дань. Лишь признание этого измерения репрессий даёт законченную картину Большого Террора, не пощадившего, на самом деле, ни одного слоя советского общества, даже заключённых лагерей и особых тюрем НКВД.

3. «Слепой террор»?

Ввиду сложного положения с источниками и состояния исследования, на наш взгляд, в целом, трудно пока делать обобщающие выводы о результатах операции 00447 на местах. Во всяком случае, для «кулацкой операции» нам представляется спорным изображение террора как последовательности «слепых» (Гетти) и «произвольных» репрессивных мероприятий (73) и нагромождения «случайных ликвидации с целью выполнения разнарядки» (74).

Практика арестов даёт аргументы, скорее, против этого тезиса. В Ярославле руководитель УНКВД Ершов в начале операции распорядился о том, что можно переходить к арестам кулаков и социалистов-революционеров, даже если к этому времени не было материалов

222

Раздел V

об их антисоветской деятельности, «т. е. нужно арестовывать по соцпризнаку и прошлой деятельности в к-р партиях». При этом Ершов ссылался на аналогичное заявление Ежова на совещании от 16 июля 1937 г. (75). Подобным же образом высказывался и другой руководящий чекист из Ульяновска: «В августе 1937 года в горотдел пришёл приказ УНКВД о борьбе с кулачеством. Согласно ему, выдача приказа на арест осуществлялась лишь на основании классовой принадлежности, т. е. если были реальные указания на то, что то или иное лицо является кулаком, этого было достаточно. На основании этих признаков мы и осуществляли аресты» (76).

Таким образом, для ареста гораздо большее значение имели не имеющиеся в наличии у полицейских структур доказательства актуального «преступления» (компромат), а такие факторы, как классовая принадлежность, политическое и социальное прошлое и, в отношении уголовных преступников и маргинальных слоев, рецидивизм, связи с преступной средой, отсутствие работы и определённого места жительства. В органах безопасности и в милиции, как уже говорилось в первой части нашей работы, имелись соответствующие списки этих лиц (77).

Факт жёсткой последовательности и, иногда, даже ужасающей эффективности при преследовании определённых, названных в приказе групп жертв, подтверждается русскими исследованиями: «служители культа» (78) (священники, муллы, ламы и даже шаманы), социалисты-революционеры и троцкисты в исправительно-трудовых лагерях и тюрьмах ГУГБ, по всей вероятности, заплатили наиболее высокую кровавую дань относительно их доли в общем количестве населения Советского Союза — а не советская элита. По подсчётам Степанова, из арестованных в Татарской АССР эсеров (и членов иных антисоветских партий) 91,% были приговорены к ВМН, из арестованных представителей православного и мусульманского духовенства (и церковников и сектантов) — 76% (79). О троцкистах, содержавшихся в ИТЛ, выступавших организаторами голодовок и отказов от работы, точных данных, правда, нет, лишь, пожалуй, длинные расстрельные списки и свидетельства авторов мемуаров (80). Из казнённых в рамках акции № 59190 в 1937 году 1.627 заключённых особой тюрьмы ГУГБ на Соловецких островах почти половина была приговорена «за троцкистскую деятельность» (81). Американский историк Э. Д. Вейц в своей вызвавшей много споров статье подверг

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

223

критике использование таких понятий, как «Красный холокост» и «Украинский геноцид», поскольку «Советская система никогда не была ориентирована на полное физическое уничтожение той или иной группы населения» (82). Это, по всей видимости, правильно, но в указанных случаях грань, оказывалась опасно близко.

Наряду с преступниками-рецидивистами все советские граждане, однажды попавшие до 1937 года под прицел ГПУ/ОГПУ или НКВД, подвергались высокой степени риска быть вновь арестованными во время Большого Террора. Список категорий врагов в приказе уже предписывает этот критерий отбора. К сожалению, прошлые «встречи» со «службами», внесудебными инстанциями и судами, как правило, не отражены в «Книгах памяти», являющихся в настоящее время наряду с всё более труднодоступными для иностранцев архивами важнейшим информационным базисом по истории групп преследовавшихся лиц. В отдельных случаях в них можно встретить биографии жертв, подобные следующей:

«Копылов Г. Л., 1886 г. рождения, уроженец и житель деревни Князево Глазовского района, русский, крестьянин, 23 августа 1921 г. приговорён Вятским губревтрибуналом за выдачу белым бандам советских работников и семей красноармейцев к 5 годам лишения свободы. На основании Закона "Об амнистии" наказание был снижено до 2 лет 2 месяцев и 20 дней. [...] 27 апреля 1930г. особой тройкой при ПП ОГПУ Нижегородского края по ст. 58 п. 10 УК РСФСР приговорён к заключению в концлагерь на 5 лет с конфискацией имущества. [Копылов] не работал, 28 октября 1937 г. особой тройкой при УНКВД Кировской области приговорён к высшей мере наказания. Расстрелян 20.11.1937 г.» (83).

Наиболее исчерпывающие сведения об «арестах по признакам прежней судимости» предлагает «книга памяти» Омской области (84), для которой к тому же имеется богатый материалом комментарий в виде анализа протоколов областной тройки Самосудова. Документально подтверждается, что тройка в 1937-1938 гг. приговаривала людей, осуждённых в 1921 году за участие в Ишимо-Петропавлов-ском восстании в Западной Сибири (85), наиболее крупном из многих крестьянских восстаний, и/или направленных тройкой в исправительно-трудовые лагеря в марте 1930 года за поддержку крупного крестьянского мятежа в Муромцеве (86). В Татарской АССР тройка

224

Раздел V

в 1937-1938 гг. приговаривала ветеранов «вилочного восстания» 1920 года (87), а в Ростовской области бывших кулаков и белогвардейцев за участие в «вешенском контрреволюционном восстании» (1919 год) (88). В Западной Сибири тройка посылала на смерть ветеранов восстания в Колывани (1922 год) (89), в Тамбове были казнены предводители крупного крестьянского восстания 1919-1921 гг. (антоновщины) (90), в Ярославле — июльского восстания 1918 года и «зелёного движения» (крестьянские партизанские формирования, в 1918-1920 гг. воевавшие как с белыми, так и с красными).

Таким образом, целый ряд лиц дважды или даже трижды — в 1918-1922, 1930-1934 и затем в 1937-1938 гг. — представал перед внесудебными трибуналами советской власти (91). Но это относится не только к участникам таких громких событий, как крестьянские восстания, но и к большой части «рядовых троечных контингентов». По подсчётам Степанова, 70% лиц, приговорённых тройкой Татарской АССР, имели судимости в прошлом либо избежали наказания с помощью побега (92). Эти признаки распределяются по трём основным категориям приказа следующим образом: 80,9% бывших кулаков, 86,4% уголовных преступников и 41,3% «прочих контрреволюционных элементов» (93). Руководитель УНКВД Калининской области 29 марта 1938 года докладывал в Москву, что «все лица, осуждённые [...] тройкой уже подвергались ранее судебным преследованиям» (94). И последний аргумент против тезиса о слепом терроре: Степанов в своём исследовании подчёркивает, что составленные в районах списки арестов до их трансформации в списки осуждённых тройкой подверглись существенным изменениям, т. е. «факты говорят о том, что отбор состоялся» (95). Это также подтверждает и следующее обстоятельство, обратившее на себя наше внимание. В «Книгах памяти», в которых зарегистрированы все формы репрессий — смертные приговоры, направления в лагеря, предварительное заключение — часто встречаются сообщения следующего рода: «Аль-янов е.И., 1902, [...], рабочий, [...]. С 06.12.37 по 03.01.38 [...] находился под арестом на основании статьи 58-10, части 1 Уголовного кодекса РСФСР. Освобождён в связи с прекращением производства по судебному делу» (96). Из следственных тюрем иногда открывалась дверь на свободу, даже в Большом терроре.

Эта аргументация никоим образом не отрицает того, что в рамках операции преследовались люди, не соответствующие критериям

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

225

приказа (97). Их данные часто просто фальсифицировали. Это происходило преимущественно в те моменты, когда кампания развивала большую динамику вследствие толчка сверху (критика местной практики репрессий, объявление о завершении операции в ноябре-декабре 1937 года (98)) или инициативы снизу (запрос о повышении лимитов). Точная оценка масштабов таких превышений установок приказа №00447 в настоящее время вряд ли возможна.

Преследование происходило менее бессистемно и более целенаправленно, чем это часто изображается. Бывшие кулаки, мелкоуголовные рецидивисты, маргинализированные безработные и бездомные, священники и члены церкви, бывшие социал-революционеры и меньшевики, представители старого режима и противники большевиков времён Гражданской войны, враги от рождения (дети кулаков, священников и т. д.) относились к группам риска Большого Террора.

4. Перегибы и контроль

Как показывают генезис и развитие приказа №00447, операция являлась процессом, инсценированным политическим центром в Москве и направляемым из Кремля множеством циркуляров, меморандумов, директив, положений о применении. В этих распоряжениях, лишь часть которых на сегодняшний день опубликована (99), детально регулировались все существенные вопросы репрессивной кампании: начало, завершение, интенсивность, сроки и фазы акции, целевые группы и региональные лимиты репрессий, механизмы вынесения приговора, мера наказания, назначение и отзыв исполнительного персонала репрессий. Насколько обстоятельно руководящий орган партии занимался этими вопросами, явствует также из недавно опубликованного каталога пунктов повесток дня заседаний политбюро тридцатых годов (100).

НКВД стоял во главе операции, претворяя её в жизнь и занимая руководящие места в тройках. Поскольку речь шла о государственно-полицейских задачах, которые поставил перед чекистами Ежов

15 Зак. 3876

226

Раздел V

на февральско-мартовском пленуме ЦК 1937 года, «органам» было поручено руководство акцией и, прежде всего, председательство в тройках. В отдельных регионах в ходе операции это привело к тому, что партийный секретарь и государственный прокурор выступали в тройках лишь в качестве статистов (101); в некоторых случаях регулярные заседания совсем не проводились, председатель сам определял меру наказания. «Как признавал на допросе В. Ломоносов [нарком внутр. дел Дагестанской АССР 1937-1938], возглавляемая им тройка, членами которой были его заместитель Саввин и секретарь обкома партии Сорокин, собиралась в полном составе один раз. Все дела он рассматривал лично, определял меру наказания, что протокольно оформлялось и посылалось на подпись членам тройки. Всего протоколами тройки без рассмотрения на её заседаниях были оформлены до 5 тысяч дел, по которым по 1-ой категории были осуждены 2 тысячи человек, а остальные на 8-10 лет заключения» (102). Однако было бы неверно обобщать это а priori, существовали регионы, где первый секретарь оказывал сильное влияние на решения тройки (103). Решающими факторами в этом вопросе наряду с личным являлись такие обстоятельства, как старшинство по службе и её непрерывность; в Дагестане и Ярославле руководители УНКВД занимали свои должности с середины 30-х гг. до завершения Большого Террора, в то время, как партийные секретари и государственные прокуроры часто менялись; в иных случаях всё происходило наоборот.

Согласно тексту приказа, учреждения НКВД были обязаны каждые пять дней докладывать в центр «о ходе и результатах операции». Таким образом должно было контролироваться выполнение установленных для провинции лимитов репрессий (104). По меньшей мере, о Татарской АССР известно, что там это предписание тщательно исполнялось (105). В качестве основного инструмента центра для контроля работы «троек» предполагалась, по всей видимости, проверка протоколов. Поэтому в приказе предписывалось «незамедлительно» после исполнения приговоров пересылать их в Москву в 8-й отдел ГУГБ. (см. документ №5). По мнению историков «Мемориала» Н. Охотина и А. Рогинского, центр, таким образом, имел в своём распоряжении эффективное средство для контроля над качеством работы троек (106). Так ли это было — вопрос спорный, возможно, этот механизм контроля дал сбой, как показывает пример

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

227

Ярославля: протокол первого (5 августа 1937 г.) заседания тройки Ярославля, где исполнительная команда из семи человек приводила приговоры в исполнение, как правило, на следующий день или через день после его вынесения, был послан в Москву 8 сентября 1937 г., протокол четвёртого заседания (19 августа 1937 г.) — 22 октября 1937 г., восьмого (13 сентября 1937 г.) — 8 января 1938 г. Удивляет в этом случае не столько то, что начальник УНКВД Ярославской области не придерживался директив приказа, сколько то, что учётно-регистрационный отдел ГУГБ смирился с этими нарушениями, наверно потому, что был настолько перегружен работой. Но ещё в большей степени это относится нарушений установленных в приказе №00447: Определение приказа о проведении операции в две отдельные фазы (сначала репрессии по первой, затем по второй категориям) было соблюдено, насколько сегодня известно, вероятно, лишь в Ярославской области (до 13 сентября 1937 г. — 635 смертных приговоров и одно направление в ИТЛ) и в Татарской АССР (до 12 октября 1937 г.- 500 и 13 соответственно). Ввиду «массовых нарушений» этого пункта нельзя исключить, что Ежов дал своё согласие на подобные действия. Уже говорилось о превращении «троек» в «предприятия одного человека». Фиксировались и иные тенденции: начальник УНКВД и председатель Куйбышевской тройки И. П. Попа-шенко (до 28 сентября1937 г.) передал «работу тройки» своему секретарю и заместителю прокурора и лишь подписывал составленные ими протоколы (107).

При приведении приговоров в исполнение, которое, согласно приказу №00447, должно было осуществляться под руководством начальников оперативных групп, также были отклонения от приказа. Так, в исполнении приговоров о ВМН принимали участие лица, не являвшиеся чекистами, т. е. служащие милиции, Красной Армии (108), судьи и прокуроры, партийные деятели (109). На некоторых территориях уже после установленного центром срока завершения акции ещё продолжались расстрелы (ПО). Уже упоминался факт, что осуждались лица, не попавшие в список целевых групп приказа №00447. Наиболее крупное из известных на сегодня превышений установленных центром лимитов произошло в Туркмении; по материалам назначенной в 1939 году комиссии здесь без письменной санкции центра (НКВД, Сталина, политбюро) тройкой были приговорены почти 7 тыс. человек. Хлевнюк, однако, этот факт не считает

15*

228

Раздел V

доказательством выхода террора из-под контроля центра, но выдвигает предположение, что подобные «перегибы» учитывались в московских планах в качестве своего рода неизбежных сопутствующих явлений: «Тем не менее, "превышение планов" на местном уровне входило в расчёты Москвы. Это стало необходимым условием в реализации репрессивных кампаний. [...] Как общее правило, местные власти следовали распоряжениям Москвы. Они преступали лишь количественные, но не качественные критерии предписанных мероприятий» (111).

По нашему мнению, центр мог определить начало и конец операции. Политбюро, его главные действующие лица Сталин, Молотов и Ежов, проявили себя как движущая сила радикализации репрессий (112). С помощью своих контролирующих и управляющих инструментов (113), таких, как утверждение увеличения лимитов и утверждение членов «троек», политбюро не только не сдерживало, но санкционировало и вдохновляло тенденцию к радикализации, т. е., с одной стороны, к увеличению относительного количества приговоров к смертной казни, с другой, к постоянному повышению верхних границ (114). Наблюдаемый феномен интенсификации террора с помощью смены руководящих им агентов также указывает на это. «Каждый новый начальник НКВД внёс свой вклад, как показывает пример Туркменистана, в расширение репрессий» (115). В ходе операции центр специальными директивами направлял репрессии против отдельных целевых групп (например, в августе 1937 года против уголовников-рецидивистов, в январе 1938 года против социалистов-революционеров и кулаков, в феврале того же года против анархистов и меньшевиков).

О большом влиянии подобных указаний центра на проведение репрессий на местах свидетельствуют также и Книги памяти: в начале февраля 1938 года заместитель народного комиссара внутренних дел Фриновский информировал начальника УНКВД Московской области о решении политбюро от 31 января 1938 года, предусматривавшего по области повышение лимита по первой категории на 4 тыс. человек. «При проведении операции обратите внимание на чистку транспорта в соответствии с директивой №56» (116), — распорядился Фриновский. Даже поверхностный просмотр 5-го тома «Бутовского полигона» подтвердит, что в Московской области нашлись лояльные и послушные исполнители директивы от 8 января и распоряжения, отданного в начале февраля 1938 года (117).

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

229

Контроль и руководство НКВД осуществлялись при помощи узких договорённостей Ежова со Сталиным, без постоянной информации политбюро. Фактическое количество расстрелов и лагерных заключений (смотрите сводную таблицу), в целом, значительно выше, чем это документально подтверждено в документах политбюро.

Кроме того, центр, т. е. Народный комиссариат внутренних дел и политбюро, бывшие, естественно, не в курсе всех подробностей операции, в общих чертах имели представление, как осуществляются их распоряжения (118). Из провинции Сталина, руководство НКВД, Государственную прокуратуру СССР засыпали письмами не только от затронутой операцией частных лиц, но и от партийных работников, служащих НКВД и прокуратуры. В них массовый террор клеймился как дело рук вредителей и врагов (119). На допросе у военного прокурора Афанасьева Ежов неоднократно подчёркивал, «что он обо всём, что происходило в НКВД, докладывал Сталину» и что тот «был в курсе всего» (120). То есть также и о том, каким образом в НКВД получали от арестованных «доказательный материал» и «признания».

В целом, представляется, что приказ во всех его аспектах можно определить как бюрократически запланированную и проведенную под руководством политбюро массовую операцию. При этом НКВД являлся одновременно и инструментом, и действующим в нужном направлении лицом, в значительной степени обладающим свободой действий.

Тезис Хлевнюка о том, что партийное руководство при планировании операции учитывало определённые «перегибы», заслуживает проверки с помощью локальных эмпирических исследований. Нам представляется, что московский центр долгое время проявлял определённую мягкость по отношению к «эксцессам», пока они не противоречили направлению московской политики. Это означало долгое время, пока они служили обнаружению и уничтожению новых врагов. Янсен/Петров неоднократно цитируют Ежова, проявлявшего большое понимание перегибов руководящих чекистов. Например, на конференции в январе 1938 года: «Ежов в своём заключительном выступлении [...] заявил, что перегибы, несомненно, имели место [...]. Но тут же добавил, что в такой широкомасштабной операции ошибки неизбежны» (121).

По нашему мнению, такие историки, как Рогинский, Охотин, Хлевнюк, Петров и Янсен придают чересчур много значения реаль

230

Раздел V

ному контролю центра над проведением операции. Это может быть объяснено тем, что они также широко работали с документами руководства партии и НКВД и что они сделали важнейшим или даже единственным критерием оценки централизованного проведения операции статистические данные о терроре из центральных архивов (122). Приведенные нами примеры местных перегибов полностью не вписываются в эту картину.

5. Хаос и эскалация

Недоказуемо, что политическое руководство воспринимало ход массового уничтожения как движение в непредвиденный хаос или как эскалацию и по этой причине остановило операцию.

Детальный анализ приказа, однако, одновременно указывает на другие причины для возможного беспокойства в политбюро о ходе массовой операции. Не непредвиденные эксцессы или «перегибы», о которых позже говорилось в подписанном Сталиным и Молотовым декрете, могли, среди прочего, побудить руководство так решительно выступить во время и особенно после операции против НКВД, а явления, сопутствующие выдвижению НКВД в рамках проведении массовых репрессии на передовые позиции, даже выше партии (123). Так выявилось, что действия членов троек, особенно если они годами работали в одной и той же региональной «связке» и следовали одинаковым курсом (репрессий), были трудно контролируемы сверху (см. Туркменистан); производимые партийным руководством изменения в составе троек в ходе операции можно тоже объяснить именно как рычаг для противодействия этим региональным клановым образованиям.

Кроме того, представляется, что местные руководители НКВД не изъявляли большого желания сдавать полученные в ходе массовых операций привилегированные позиции. С непониманием были встречены распоряжения политбюро от 20 сентября 1938 г. (124) и самого Сталина от 14 ноября 1938 г. (125) о проведении с помощью центральных и местных партийных органов проверки подбора кадров

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

231

НКВД вплоть до городского и районного уровней. С этим было связано расследование ошибок, а также разоблачение чуждых и враждебных лиц в органах. Не использовали ли они своё положение для проведения собственной, не контролируемой партией, кадровой политики в подчиненных им учреждениях? По крайней мере, Сталин этого опасался, поскольку в письме от 14 ноября он потребовал в течение трёх месяцев провести проверку предыдущей кадровой политики НКВД (126). Однако в материалах по тройкам из архива Кремля краевой партийный руководитель Донской из Хабаровска в двух письмах докладывает Маленкову о затруднениях низших партийных органов по контролю УНКВД в соответствии с распоряжениями от 20 сентября и 14 ноября 1938 г. (127). По его словам, происходят бесконечные споры с начальником УНКВД Еврейской автономной области П. А. Соловьёвым о том, может ли теперь областной комитет партии проверять и утверждать сотрудников НКВД. В Амурской области, по словам Донского, начальник УНКВД Я. Е. Перельмутер «затягивал представление списков в обком и этим осложнил работу с самого начала». В Хабаровской области «начал-ник УНКВД И. Т. Иванов пытался свести все дела к формальному заполнению учётных документов, считая, что у него собственно никого нет, а в то же время оказывается, что Луженко, производивший незаконный обыск в Хабаровском сельском райкоме, которого Горбач обещал снять с работы, до сих пор продолжает оставаться начальником райотделения». Далее Донской говорит о том, что также и Горбач «не даёт нам связаться с аппаратом, который у него занимается кадрами, работник по кадрам Гричин не решается ходить без его разрешения в крайком. Сообщенный Вам [Маленкову] факт с присылкой "списков" работников краевого аппарата [УНКВД] также показывает нежелание Горбача показать, кто же, собственно, делает политику в отделах краевого управления, ведь не может быть, чтобы в важнейших отделах никого не было!». Более того, Донской упрекает Горбача в том, что тот оказывал на него давление его прошлым в Гражданской войне — он, очевидно участвовал в одной из неудачных операций Красной армии, занимая ответственный пост (128).

Распоряжениями от 20 сентября и 14 ноября 1938 г. партийное руководство стремилось вновь вернуть НКВД в прежние рамки (129). Разумеется, партия, которая должна была вновь взять под контроль

232

Раздел V

НКВД, была уже не той, что перед репрессиями. Большая часть её руководящего персонала была заменена при помощи НКВД и под присмотром и при протекции центра сменилась новым, более лояльным поколением (130). В Ярославской области, например, из 45 первых секретарей городов и районов 41 (и 22 вторых секретаря) был заменен. Все они пали жертвами репрессий 1937-1938 годов (131).

Вместе с тем, НКВД стал «виновником» массового уничтожения: после завершения операции запланированная и претворенная в жизнь радикальная целенаправленность приказа №00447 и других операций была интерпретирована как непредвиденные эксцессы и перегибы, и ответственность за это была возложена на НКВД; этим самым была снята вина с партийной верхушки, свидетели были устранены, НКВД очищен и дальше перекован в надёжный инструмент центра. Инициаторы и руководители операций, Сталин и политбюро, могли и далее представать хранителями социалистической законности.

Мы выдвигаем следующий тезис: в ноябре 1938 года, по мнению центра, НКВД выполнил свою задачу: партия была «укреплена», а страна «очищена» от врагов (кулаков, служителей духовенства, сектантов, оппозиционеров, иностранцев) и уголовных преступников. Аргументацию, что решающее значение для завершения репрессий имели инициативы местных партийных инстанций или их жалобы на НКВД, либо что руководство в Москве вынуждено было заниматься усмирением своих новых кадров, мы находим также лишь условно убедительной в отношении репрессий против партии (132). Она не объясняет завершение массовых операций (приказ №00447 и национальные приказы), являвшихся основной частью Большого Террора. Местные партийные кадры, по современным данным, принимали гораздо меньшее участие в массовых операциях, чем НКВД и гораздо меньше были ими затронуты. Окончание ограниченной по времени операции в большей степени было центральным решением в смысле «успешно» завершенного каталога мероприятий на различных уровнях общества (133). Одновременно через ЦК и СНК было особо подчёркнуто, что всё ещё актуальна необходимость покорения многочисленных враждебных групп, разумеется, при помощи очищенного и работающего по-новому аппарата НКВД (134).

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

233

6. Вариации на местах: в республиках, краях и областях

Региональные органы НКВД и региональные руководители партии, разумеется, ни в коем случае не были простыми исполнителями приказа. Многие представители местной элиты также склонялись к насильственному решению проблем и ждали лишь нового изменения правительственной политики в направлении чрезвычайных мер и прав, подобно тому, как это происходило в рамках коллективизации. Они принимали большое участие в установлении цифр репрессий, добивались того, чтобы политбюро включило названных ими «партикулярных врагов» в проскрипционные списки, и брали на себя инициативы по повышению контингентов (см. сводную таблицу). И, наконец, на них лежала ответственность за решение о жизни либо смерти сотен тысяч человек.

В дополнение к этому, существуют специфические различия между отдельными республиками, краями и областями в исполнении приказа №00447, а именно в количестве осуждённых, в составе и увеличении групп жертв и связанной с этим целенаправленности операции, в её продолжительности, степени флуктуации внутри троек и, не в последнюю очередь, в техническом осуществлении массовых репрессий. Таким образом, было бы в корне неверно, представлять проведение операции как однообразно текущий процесс. Не смотря на то, что по данному вопросу насущно необходимы региональные исследования определенные общие тенденции можно установить.

На первом месте по количеству осуждённых лиц — в среднем почти 0,9%, наибольшая величина 1,5% (Дальневосточный край) — стояли края и области с необжитыми местностями, куда в рамках коллективизации было сослано множество «кулацких семей» из других республик, краёв и областей (135). Не вписывается в эту картину относительно низкая степень репрессий в Северном крае (с 23 сентября 1937 г. разделён на Архангельскую и Вологодскую области), являвшемся в 1930 году «самым обычным местом ссылки для кулаков-спецпоселенцев» (136).

234

Раздел V

Были и другие факторы, повлиявшие на исключительно высокие цифры репрессий в этих регионах. В пределах территорий этих республик, краёв и областей кулаки также были переселены в глухие районы (Сибирь и Казахстан) (137), во время коллективизации там происходили крупные крестьянские восстания (138), эти регионы традиционно использовались в качестве мест ссылки и поселения членов бывших политических партий и служащих царской России; они являлись пограничными территориями (139). Существенное влияние оказало также и то обстоятельство, что в этих краях и областях до 1937 года действовали бандитские формирования. Кроме того, в Сибири наблюдалась оживленная деятельность сект и официальной церкви.

На крайне высокие цифры расстрелов, по всей видимости, дополнительно повлияла слаборазвитая в 1937 году лагерная и тюремная система. Тюрьмы и без того были переполнены, и «небольшое», по сравнению с множеством арестованных, количество лагерей должно было вместить ещё и осуждённых из других регионов (140). По сравнению с этим в краях и областях, затронутых радикальной коллективизацией иным образом, а именно, выселением кулаков со своих территорий, цифра репрессий, хотя и также очень высока, но, всё же, со средней величиной 0,37%, почти на две трети ниже, чем в упомянутых «лидирующих» республиках, краях и областях (141).

И, тем не менее, существовали факторы, определившие, в целом, высокие цифры репрессий. Речь шла о районах возвращения кулаков, в этих регионах мероприятия по коллективизации не были приняты местным населением и повсеместно, как в городе, так и в деревне, можно было обнаружить возникшие в ходе коллективизации социальные проблемы, такие, как пассивное сопротивление, хулиганство, преступность вплоть до организованного бандитизма. Кроме того, в этих центральных областях было много тюрем и, частично, лагерей, в которых заключённые в массовом порядке также затрагивались приказом. Специфическим фактором для некоторых из этих республик, краёв и областей, например, Украины и Белоруссии, стало их географическое положение — они граничили с другими государствами. В проведении репрессивных мероприятий в отдельных республиках и областях были свои особенности. Так, можно предположить, что на Украине в приказ была включена также часть бывших участников национального движения и сочувствую

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

235

ших. В Ярославской области, где традиционно действовало самое большое количество религиозных объединений и была сильна официальная церковь, было репрессировано намного больше, чем в других регионах священников и представителей сект.

Высокие цифры репрессий характерны для регионов, ещё не так сильно затронутых коллективизацией, будь то Карельская область, где сельское хозяйство играло подчиненную роль, или Армения, Азербайджан, северокавказские (например, Дагестан) и среднеазиатские республики (Туркмения, Таджикистан), где коллективизация ввиду ожесточённого сопротивления ещё не была осуществлена повсеместно или была осуществлена лишь на бумаге (142). Для этих регионов (кроме Дагестана) важнейшим фактором было то, что они являлись пограничными территориями и их население в структурном отношении было таково, что живущие по обе стороны границы были тесно связаны в этническом и религиозном отношении. На территории этих регионов расположены трудноконтролируемые участки границы (горы или леса и болота), что облегчало её переход. В Карелии, кроме того, располагались тюрьмы и лагеря, что оказывало своё влияние на ход репрессий. В кавказских республиках в массовом порядке преследовали также представителей доминирующих религий и сект. Дополнительными факторами здесь являлись предполагаемые или реальные националистические движения и течения, а также бандитизм, широкому распространению которого способствовало наличие районов, пригодных для укрытия.

Сильно затронуты приказом №00447 были также Московская и Ленинградская области. Очевидно, важными факторами, прежде всего, для Москвы и Ленинграда, могут считаться социальные проблемы. В Москве центр тяжести изначально лежал на подавлении преступности и, лишь во вторую очередь, на выслеживании переселившихся в ходе коллективизации кулаков. При этом, как в Москве, так и в Ленинграде, в приказ в массовом порядке включались «социально-опасные/вредные элементы» (143). По всей вероятности, это относилось и к другим городам Советского Союза. Так в Ярославской области, особенно в районных центрах боролись в первую очередь с преступностью.

Фактором, усиливающим преступность, было не поддающееся контролю большое количество в больших городах лиц, проживающих там нелегально. В докладе ЦК (Сталину) и председателю СНК,

236

Раздел V

Молотову в середине марта 1937 года И. А. Краваль, организатор переписи 6.01.1937 года, сообщает о «никуда не годной организации органами милиции прописки и выписки в городах и полном отсутствии какого бы то ни было учёта механического движения населения в сельских местностях». Относительно Москвы он говорит, «что не менее 300 тыс. человек живёт в Москве без прописки. Такое положение во многих крупных городах. [...] Неупорядочность прописки и выписки не только вредит делу учёта населения, но и дает возможность тёмным и классово-враждебным элементами укрываться в городах» (144). Хрущёв на февральско-мартовском пленуме 1937 года также подвел следующий, несколько более общий итог: «По всей стране сейчас очень много людей, у которых что-нибудь да есть. [...] Огромное количество таких людей, [...] все они приезжают сюда. Сюда приезжают не только люди меченые, но и те до которых ещё не добрались. [...] А у нас можно три года жить на одной площадке и не знать, кто с тобой живет» (145).

В целом, можно также сказать, что частая смена руководства троек, т. е. начальника УНКВД в соответствующей республике, крае или области, в сочетании с упомянутыми факторами вносила свой вклад в повышение цифр репрессий. Необходимо также учитывать и индивидуальные «успехи», например, начальника УНКВД Г. Ф. Горбача. Везде, где он брал на себя руководство тройкой, цифры репрессий устремлялись вверх (146).

Примеры по трём регионам — Ярославская область, Западно-Сибирский край и Татарская АССР, по которым у нас есть данные на период с августа 1937 года по январь 1938 года, должны пояснить, каким образом происходило совместное влияние установленных общих тенденций и специфических черт; как приказ для данных регионов соотносился с осуществляемыми параллельно национальными операциями и репрессивными мероприятиями.

Ярославская область, расположенная в непосредственной близости от Москвы, более чем на две трети являлась сельскохозяйственным регионом, располагала, однако, и значительным индустриальным сектором (текстильная, химическая промышленность). В ней традиционно сильным было влияние религии и церкви (147). Она не являлась местом ссылки, напротив, была одним из центров коллективизации. По официальным данным, в 1937 году коллективизация здесь была осуществлена на 90%.

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

237

В тексте приказа от 30 июля соотношение 1-й и 2-й категорий ещё составляло 1:1,7 (750:1250), в январе 1938 года число казней (1.708) уже превысило количество вынесенных приговоров к лагерному заключению (1.550). Соотношение теперь было 1,1:0,9. В период между августом 1937 года и завершением операции первоначальный лимит по 1-й категории в 750 человек увеличился в 2,7 раза до 2.066 (см. таблицу) (148).

В Ярославской области на первом месте в рамках приказа №00447 стояла борьба с преступностью (149). Так, из 3.258 человек было осуждено 725 (150) за бандитизм и 561 вор-рецидивист, т. е. 39,4% за уголовные преступления. Как бывшие «кулаки» были приговорены «лишь» 694 человека (21%). Крайне высокое число приговорённых (17%) составили 558 человек, обозначенные как представители духовенства и церковный актив. В этом регионе большое внимание уделялось подавлению уже упомянутого широкого распространения влияния официальной церкви и сект. Относительно высока доля тех, кто приговорён, как участник восстаний. Поскольку из этих 211 участников восстаний (6%) лишь 12 осуждены за участие в лагерных восстаниях, можно предположить, что идёт речь о лицах, искусственно объединённых в группы либо приговорённых за участие в крестьянских восстаниях времён коллективизации и, в меньшей степени, в Гражданской войне (151) после 1917 года. 80 человек (2,5%), приведённые в рубрике «террористы», могут быть «главарями» из всех групп жертв, поскольку понятие «террористический» всегда выступает в сочетании с приведёнными рубриками.

66 человек, бывшие социал-революционеры, (2%) вряд ли что-либо определяют в общей картине (152). Речь идёт, вероятно, об остатках тех, кто в прошлом не был сослан либо заключён в лагерь, а полностью влился в общество. Лишь их прошлое стало причиной осуждения. 8 человек (0,2%) были осуждены за шпионаж. (См. сводную таблицу, №48).

С помощью иного измерения категорий жертв становится дополнительно ясно, где находился центр тяжести оперативного вмешательства в социальную структуру Ярославской области. В отношении почти трети осуждённых речь идёт о лицах без определённых занятий (боз), таких, как странствующие монахи, члены сект и т. н. криминальные элементы. Лишь во вторую очередь оно коснулось работников колхозов и совхозов (29%). Следующая цифра говорит

238

Раздел V

о попутном эффекте приказа 00447, его вкладе в дело коллективизации. Так, было приговорено очень много, 7,4% крестьян-единолич-ников и частных ремесленников. В ещё большей степени это относится к приговорённым тройкой заключённым тюрем, число которых составило 22,9% от общего количества. Из 22,9%, т. е. 745 «заключённым тюрем» (см. следующую таблицу) Ершов, необычным образом, составил следующие группы: 272 лагерных заключённых, 213 бандитов, бежавших из лагерей, 215 заключённых ОМЗ и 45 — тюрьмы ГУГБ. Стояла ли при этом задача освобождения переполненных тюрем и лагерей? Коснулось это и лиц, занятых в промышленности и на транспорте (9,5%). Очень невелика, в соответствии с установкой приказа, доля тех, кто служил в советском аппарате, милиции, НКВД и администрации (1,2%).

Без определенных занятий (бродячие монахи,

32,0%

сектанты и уголовный элемент)

1039 

Из колхозов и совхозов

934

29,0%

Единоличников и кустарей одиночек

242

7,4%

Заключенных в тюрмы

745

22,9%

Волголаг

272

бандиты, бежавших из лагерей,

213

по линии ОМЗ

215

по тюрьме ГУГБ

45

С пром. предприятий/На транспорте

155/155

9,5%

Советском аппарате

38

1,2%

Всего

3258

100%

Как, однако, в Ярославской области приказ №00447 соотносился с так называемыми национальными приказами и другими, проводившимися параллельно, репрессивными мероприятиями 1937 года? В исследуемый период с августа 1937 года по январь 1938 года в рамках приказа №00447 здесь была репрессирована почти половина (47,8%) из 6.814 осуждённых в целом. Оставшиеся 52,2% — это, во-первых, 731 человек (10,7%) арестованный в рамках национальных приказов (немцы по приказу №00439, харбинцы по приказу №00593, поляки по приказу №00485 и латыши по меморандуму №49990) и, во-вторых, 2.824 человека (41,1%), связанных с т. н. пра-вотроцкистскими и иными контрреволюционными формирования

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

239

ми. Примечательно большую роль в описании как исполнения национальных приказов, так и репрессий против контрреволюционных формирований играло обвинение в «сотрудничестве с германскими и японскими тайными службами». Против фашистской угрозы из Германии принимались меры ещё до большой волны репрессий. Так, из 97 осуждённых в рамках приказа №00439 (против немцев), 90 были арестованы ещё до выхода приказа (153).

В Татарской АССР основное внимание уделялось иному. Главным образом, репрессии затронули 3.009 бывших кулаков (56%). Выше средней была также доля бывших служащих царской России и бывших «белых» (19,6%). Уголовные преступления (14%) стояли только на третьем месте. Татарстан уступает целых 10% Ярославской области по преследованию религиозных объединений (6,9%) (154). Доля репрессированных социал-революционеров почти на треть выше, чем в Ярославской области (2,7%). Удивительно невелик охват в рамках приказа №00447 националистических сил (0,6%). Разумеется, начальник УНКВД намеревался усиленно выступить против этих сил с января 1938 года, во время второго, так и не санкционированного цикла.

Западно-Сибирский край был разделен ещё во время операции №00447. В отличие от Ярославской области этот регион имел намного меньшую плотность населения, аграрный сектор тремя четвертями доминировал над находящейся ещё в стадии строительства промышленностью (Кузбасс). Край являлся традиционным местом ссылки как кулаков, так и политических заключённых. Кроме того, на Алтае он имел большой участок общей границы с Монголией.

В Западно-Сибирском крае в рамках приказа №00447 массовым преследованиям подвергались не только крестьяне (10.541 арестованных в качестве кулаков), но и в таком же масштабе участники так называемого «Эсеровско-Ровсовского заговора» (9.689 арестованных) (155). Примечательно, что почти половина из этих предполагаемых заговорщиков, а именно 4.526 человек, уже попадали ранее в поле зрения «органов». 1.929 из них уже имели судимость, ещё 487 обвинялись в побеге из лагерей, тюрем, ссылки, трудколоний или трудпоселений. 425 человек скрывались от репрессий и 1.685 в момент их осуждения находились в тюрьмах, лагерях, ссылке, трудко-лониях или трудпоселениях (156). Особенностью является то обстоятельство, что хотя дела арестованных за участие в «Ровсовском

240

Раздел V

заговоре» и рассматривались тройкой, однако они не учитывались в общей разнарядке (157). Также обращает на себя внимание, что примечательно большое их количество было арестовано в местах, для приказа скорее достаточно нетипичных: на промышленных предприятиях (1.755), на предприятиях военной промышленности (70), на строительстве (144) и в советском аппарате (1.048) (158).

Преследование уголовных преступников по приказу №00447 в Западно-Сибирском крае вплоть до его раздела в конце сентября 1937 года играло по сравнению с Ярославской и Московской областях менее важную роль (3.436 арестованных). Тем не менее, соотношение уголовных преступников к кулакам было всё же выше чем 1 к 3. Для сравнения, в Татарстане оно составляло лишь 1 к 3.

7. Сословная юрисдикция

Очевидно, «кулацкая операция» не являлась бессистемной и беспорядочной акцией. Кампания была направлена против определённых социальных групп и категорий населения с политическим прошлым, обладала особыми механизмами отбора жертв, собственными репрессивными инстанциями и «юридическими» приёмами. По всем этим пунктам она отличалась от акций преследования, направленных против представителей «враждебных» национальностей и против хозяйственной, бюрократической, военной и партийной элит. В «юридических» инстанциях репрессий (159) трёх операций усматривается своего рода «сословная юрисдикция» (160): низшие слои («низовка») советского общества были подсудны тройке. «Двойка» в рамках массовых операций рассматривала дела трёх групп населения:

1) представителей советских этнических меньшинств (национальных диаспор) (161);

2) иностранцев, граждан так называемых «враждебных государств» (162);

3) советских граждан русской, украинской, белорусской и других национальности, обладающих достаточно высокими профессиональной квалификацией и социальным статусом (163). Число спе

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

241

циалистов, техников, инженеров, директоров, партийных кадров (в том числе и старых большевиков), осуждённых двойкой, намного выше, чем их доля в «троечных контингентах». Как и рассмотрение дел в тройке, «процессы», проводимые «двойками», проходили в отсутствие обвиняемого. Последней, окончательной инстанцией, выносящей решение по делу, являлась т. н. «высшая двойка» в лице прокурора СССР и Народного комиссара внутренних дел.

Военная коллегия Верховного Суда СССР рассматривала дела «руководящих деятелей партийных, советских, комсомольских и профсоюзных органов, а также народных комиссаров и их заместителей, крупных хозяйственных руководителей, известных военных, писателей, деятелей культуры и искусства» (164). Как уже упоминалось, в НКВД составлялись списки обвиняемых, в которых уже предлагалась мера наказания. Они передавались Сталину, Молотову и другим влиятельным членам политбюро, выносивших затем приговор, который оформляла Военная коллегия. Рассмотрение дел в присутствии обвиняемого, разумеется, без адвокатов длилось 10-30 минут. Почти 85% приговоров высшего суда были смертными, количество приговоров к смертной казни, вынесенных «высшей двойкой» составляло 73%о, тройкой — около 50%. «Чем ближе к верху, тем больше жестокости, тем больше крови, тем больше ответственности» (165).

Два примера того, как проявлялась эта «иерархия институтов»: в Калининской области в начале 1938 года были осуждены члены сконструированной в НКВД троцкистско-террористической «рабоче-крестьянской партии России», руководство организации — военным трибуналом, основной состав партии — тройкой (166). 21 сентября 1938 года Берия в пояснительной записке об исполнении приказа № 00606 (об учреждении Особых троек, которым передавались функции упразднённых двоек) указывал на то, что дела против высококвалифицированных специалистов (профессоров, врачей etc.), сотрудников НКВД и военнослужащих командного состава не входят в сферу компетенций Особой тройки (167).

Мысль об осуждении тройкой вызывала в тюрьмах во время «Болшого Террора» ужас и смертельный страх. «Каждую ночь проводил без сна от страха, так как расстрел по постановлению тройки, как объясняли сидящие смертники, производился без предоставления ходатайства на промилование» — пишет в письме подследст

16 Зак. 3876

242

Раздел V

венный из Казахстана. Одной лишь угрозы передать дело на рассмотрение тройки было достаточно, чтобы добиться от подследственного нужных показаний (168). Тройка показала себя адекватной массовым операциям инстанцией: дела рассматривались быстро, поскольку требования к качеству следствия и производству дела в суде были резко снижены (169) и члены «быстрого суда» проявляли высокую готовность к участию в юридическом фарсе, по приговорам которого апелляция была невозможна. На рассмотрение дела затрачивалось от четырёх до шести недель, а часто ещё меньше, в других инстанциях эта процедура длилась существенно дольше. Иногда для вынесения смертного приговора было достаточно подтверждения обвинения тремя свидетелями. Сегодня мы знаем о существовании «штатных» свидетелей, подписывавших сфабрикованные следователями показания. «Один такой свидетель мог участвовать в десятке и более дел.» (170) При этом признание обвиняемого, считавшееся при рассмотрении дела в судебных инстанциях (Военная коллегия, спецколлегия, военный трибунал) важнейшим доказательством и часто вынуждаемое при помощи пыток, становилось не обязательным (171).

8. Военная опасность и нейтрализация «пятой колонны», или «социальная инженерия»?

Приостановившееся рассекречивание российских архивов не привело к достижению историками согласия в вопросе о причинах Большого Террора. Сегодня почти все русские, а также некоторые американские и европейские историки согласны в том, что советское руководство воспринимало ситуацию 1937-1938 гг. как предвоенную, и поэтому репрессии были направлены «против тех элементов населения, которых режим в связи с растущей военной угрозой рассматривал в качестве потенциальной "пятой колонны" (бывшие "кулаки", преступники, офицеры царской и белой армий, немцев, поляков, латвийцев и представителей других "враждебных" наций и так

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

243

далее)» (172). Американский историк Д. Ширер в своей содержательной статье развил и конкретизировал эту концепцию. По его мнению, до 1937 года партия и органы безопасности наибольшую угрозу для социального порядка советского государства видели в уголовных преступниках, «соцвредных элементах» и маргинализи-рованных группах населения. Летом 1937 года изменившийся язык источников обозначил новое понимание «соцвредных элементов». Ширер ссылается на уже упомянутую справку Миронова от 17 июня 1937 года (см. выше с. 29), в которой кулаки-спецпереселенцы, бывшие белые офицеры, активные бандиты и каратели названы базой для формирования повстанческих кадров. «Этот язык отличался от языка периода массовых операций по чистке городов от "соцвредных элементов" середины тридцатых годов. Это — язык, связывающий социально сомнительные группы населения с активными военными мятежами. [...] Здесь речь шла об организованной военной угрозе, исходящей от маргинализированных групп населения во всей стране в целом и, в особенности, в сельской местности» (173).

Насколько мы знакомы с материалами, имеющими отношение к «кулацкой операции», подобное мнение несколько односторонне; можно привести множество источников, в которых и далее преобладает традиционный взгляд на эти группы (174), среди них и сам приказ №00447. Это не отрицает связи внешней угрозы и внутренних репрессий. Тема капиталистического окружения Советского Союза и поддержки капиталистическими государствами его внутренних врагов являлась азбукой большевизма (175). Тем не менее, такая аргументация не кажется нам подходящей в качестве универсального ключа для объяснения всей сложности кулацкой операции; однако если в рамках этой концепции несколько шире рассматривать и другие причинно-следственные связи, она могла бы стать одной из центральных в решении вопроса о том, почему режим именно летом 1937 года приступил к массовому уничтожению и заключению в лагеря людей в гигантских масштабах. Возможно, свой вклад в объяснение смертоносного характера Большого Террора может внести в том числе и контекст военной угрозы (176). Если исходить из того, что в 1937-38 гг. осуществлялись различные виды террора (177), в том числе и непосредственно в рамках кулацкой операции, то необходимо исследовать различные возможные причины. Свою роль могли бы

16*

244

Раздел V

сыграть и чисто внутриполитические факторы, как, например, пробуждённые в обществе либеральной конституцией 1936 года надежды: члены церкви и священнослужители самонадеянно настаивали на претворении в жизнь обещанной свободы религии, ссыльные кулаки на основании восстановления их гражданских прав выдвигали притязания на экспроприированную у них собственность и в больших количествах покидали свои трудпоселки, не обращая внимания на всё еще существующее ограничение свободы их передвижения. Многочисленные советские граждане в рамках кампании по выборам в Верховный совет высказывали критические замечания по поводу экономических недостатков и ответственных за них, а также в общем по поводу несоответствия обещаний «самой свободной конституции мира» и полной лишений и угнетения советской действительности (178). Такой ход событий вызывал тревогу в партии, правительстве и органах безопасности, в источниках часто речь идёт об использовании «враждебными элементами» избирательной кампании для вражеских выступлений (179). В применении массовых репрессий против нелегально (или даже легально) возвратившихся в свои родные места кулаков, задержанных беглецов из лагерей и против нарушений рабочей дисциплины в самих лагерях и тюрьмах ГУГБ (часто организованных закалёнными в борьбе против самодержавия политическими заключёнными) мы видим также попытку использовать террор в качестве инструмента для быстрого решения неотложных внутриполитических проблем. Насильственным устранением единоличников террор способствовал даже ликвидации остатков нежелательных экономических структур и, соответственно, стабилизации процесса коллективизации. Запланированные в приказе №00447 репрессии против уголовных преступников и особенно рецидивистов, в частности тщательным перечислением преступлений, подлежащих преследованию, также говорят о важности внутриполитических мотивов.

Обладал ли террор лишь краткосрочной репрессивной функцией или призван был служить также и «осуществлению тоталитарной фикции» (Ханна Арендт), построению коммунистического общества? Построение коммунистического общества со времени XVII съезда партии, на котором была провозглашена победа социализма, являлось основной целью советского государства. С официальной

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

245

точки зрения сопротивление врагов считалось основным препятствием на этом пути. По часто цитируемому высказыванию Сталина, эти «остатки разбитых классов» пытались противодействовать развитию советского общества в бесклассовую идиллию всё более изощренными и недостойными методами. «Наши успехи были бы неизмеримо большими, если бы нам не мешали многочисленные враги», комментировали «Известия» в передовице от 10 ноября 1937 года. А следовательно, было логичным, потребовать уничтожения данных врагов народа, поскольку это «является важнейшим условием дальнейшего продвижения нас к полному коммунизму» (180). Подобным умозаключениям не противоречит и тот факт, что самое позднее во второй половине тридцатых годов из советской литературы исчезает антропологический оптимизм (181): на место с пафосом провозглашаемой перековки преступников через труд приходит суровость советского уголовного законодательства. Осуждённые в рамках кулацкой операции лица в большинстве своем относились к группам населения, которые, как считалось уже давно, либо совсем нельзя интегрировать в советское общество, либо это можно сделать лишь путём затраты чрезмерных усилий (182). Эта смена курса, по нашему мнению, с неизбежностью вела к превращению террора в инструмент социальной технологии (183). Определённые социальные группы — часто с использованием имеющихся картотек и списков — отфильтровывались из советского общества, арестовывались, а затем расстреливались либо заключались в лагеря. Подтверждением является крайне высокое количество жертв среди духовенства и членов религиозных объединений, а также бывших политических партий и группировок. Представляется, что в особенности во время проведения второй фазы операции №00447 это также с особой силой затронуло и тех, кто ещё никогда не попадал в поле зрения органов, а лишь несли на себе ярлык принадлежности к определенной группе (184). Очевидное систематическое преследование хулиганства, уголовных преступлений и маргинализированных групп населения также заключало в себе аспект чистки общества от нежелательных элементов.

Именно приказ №00447 показывает, что нельзя недооценивать социальные и идеологические аспекты Большого террора, при объясне

246

Раздел V

нии Большого Террора они должны занять равноправное место наряду с военной опасностью.

Шейла Фицпатрик в 1999 году назвала Большой Террор одной из основных загадок сталинизма. Сегодня появилась надежда, что вскоре он потеряет этот свой загадочный характер.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Conquest R. The Great Terror. Stalin's Purge of the Thirties. — London, 1968.

2. Риттершпорн видел в Сталине лишь «[...] лидера, и иногда в весьма невыгодной позиции, свободных фракций, враждовавших между собой [...]». Rittersporn G.T. Stalinist simplifications and Soviet complications: Social tensions and political conflicts in the USSR, 1933-1953. —Chur, 1991. C.185.

3.KotkinS. Magnetic Mountain. Stalinism as a Civilization. — Berkeley, 1995. C.284-285,539-541.

4. См., напр.: MerridaleB.C. Steinerne Nächte. Leiden und Sterben in Russland. — München, 2001. C.269-270.

5. Реабилитация: Политические процессы 30-50-х годов. C.33. См. тж. исследование советского диссидента Медведева P.A. Die Wahrheit ist unsere Stärke. Geschichte und Folgen des Stalinismus. — Frankfurt, 1973.

6. Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. — Кемерово, 1990. Т.1. С.69. «В числе репрессированных, по неполным данным, было членов и кандидатов в члены ВКП (б) в 1937 году 55.428 человек, в 1938 году 61.457 человек». «Массовые репрессии оправданы быть не могут» //Источник. 1995. №1. С. 120. Это было 8.7% осуждённых в 1937-1938 гг. по делам НКВД. Количество исключённых из партии в 1937 г. оценивается в более чем 117.000 и в 1938 г. — более чем 90.000 человек; немалая часть из них, правда, была принята вновь, см.: KhlevnyukO. The Objectives of the Great Terror, 1937-1938 //Cooper J., PerrieM. и Rees E.A. (eds> Soviet History, 1917-1953. Essays in Honour of R.W. Davies. — London, 1995. C.158-176, здесь C.170.

7. К вопросу о критической оценке этой литературы в качестве источников см.: Getty J. Arch Origins of the Great Purges: The Soviet Communist Party Reconsidered, 1933-1938. — Cambridge, 1985. C.211-220.

8. The Great Terror. A Reassessment. — London, 1990. C.VIII. Конквест не пользовал- • ся Смоленским архивом, он считал его материалы «ограниченно полезными, так как почти все они написаны одинаковым сталинистским языком». Conquest R. Tyrants and Typewriters. Communiques from the Struggle for Truth. — Lexington, 1989. C.184.

9. Президентский архив и архивы ФСБ (тайной полиции) доступны лишь привилегированным историкам.

10. Getty J. A., Naumov О. V. The Road to Terror. Stalin and the Self-Destruction of the Bolsheviks, 1932-1939. —New-Haven, 1999. CXI.

11. Свободная мысль 1992. №7. C.125.

12. «По моему мнению, все эти современные дискуссии о Большом Терроре привели в тупик. Эти новые теории и гипотезы, какими бы блестящими они не казались, исчерпали свои возможности». HlevnjukO. Les mecanismes de la «Grande Terreur» des annees 1937-1938 au Turkmenistan //Cahiers du Monde russe. 1998. Vol. 39, №1-2. C.197-208, здесь

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

247

С. 198. См. тж. его критические замечания в рамках круглого стола о новом русском школьном учебнике о советском периоде //Отесественная история. 2000. №5. С.92-93.

13. Chlewnjuk Das Politbüro. С.272-282; Hlevnjuk Les mecanismes de la «Grande Terreur». C. 197-208.

14. Khlevnyuk The Objectives of the Great Terror. C.165.

15. Формулировка из: Tucker R. С. Stalin in Power. The Revolution from Above, 1928-1941. — N. Y., 1990. C.444.

16. Hlevnjuk Les mecanismes de la «Grande Terreur». C.204.

17. Khlevniuk О. The Reasons for the «Great Terror»: The Foreign-Political Aspect I I Pons S., Romano A. (eds.) Russia in the Age of Wars, 1914-1945. — Milan, 2000. С. 159-169, здесь: 162—163.

18. В более ранней западной литературе можно встретить подобные тезисы: Deutscher I. Stalin: A Political Biography. — London, 1968. C.373; UlamA.B. Stalin: The Man and his Era.

— N. Y., 1973.C.404^07

19. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. — М., 1991. С.390.

20. Spain Betrayed. The Soviet Union in the Spanish Civil War. Radosh R, HabeckM.R., Sevostianov G. (eds). — New Haven, 2001.

21. Getty. Origins of the Great Purges.

22. Kotkin. Magnetic Mountain. C.540.

23. Getty J. A. «Excesses are not permitted»: Mass Terror and Stalinist Governance in the Late 1930s //Russian Review 2002. Vol.61, №1, C.l 13-139.

24. Getty. «Excesses are not permitted». C.l 16,118,123-126.

25. Там же. C.l 16, 118,123-126.

26. О роли Миронова см. наши пояснения в 1 главе, о записке Эйхе в политбюро, которую Гетти тщетно искал в архивах, см. следующие далее примечания к статье Жукова.

27. Мы указывали в первой главе на то, что в докладах местных руководителей по количестве зарегистрированных бывших кулаков и уголовных преступников, посланных в политбюро с 5 по 11 июля 1937 г., можно найти следы местных инициатив к расширению категорий врагов. Движущую силу в этом вопросе мы, однако, видим в Ежове.

28. Getty. «Excesses are not permitted». С. 129.

29. Там же. С. 130.

30. Там же, С. 135. См. тж. Getty, Naumov. The Road to Terror. 583. См. тж.: «Подобно маниакально угнетенному человеку, потерявшему контроль над окружающим миром — как он его понимает — и поднимающемуся на башню с винтовкой, или почтовому служащему, появляющемуся на своём рабочем месте с автоматом, они открыли беспорядочную стрельбу». Getty J. A. Afraid of Their Shadows: The Bolshevik Recourse to Terror, 1932— 1938 IIHildermeierM. (Hrsg.) Stalinismus vor dem Zweiten Weltkrieg. Neue Wege der Forschung.

— München, 1998. C.173.

31. Гетти, например, сообщает, что нашёл знаменитую телеграмму Сталина руководителям партии и НКВД 1939 года, в которой говорится, «что применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП». Гетти излагает содержание директивы и указывает дату 27 июля 1939 г. (Getty. «Excesses are not permitted». C.l 14). Эта телеграмма, которую в 1956 г. цитировал в секретном докладе Хрущёв, неоднократно публиковалась в девяностые годы, в первый раз, вероятно, как факсимильная репродукция в Мемориал-Аспекте [1994], с.1. под рубрикой «Архивные находки». Там указана рукописная дата: 10.1.39 г. 15 час.

32. Книги памяти с именами жертв советского режима имеются, между тем, почти для всех краёв и областей бывшего Советского Союза. Для исследования наиболее цен

248

Раздел V

ными являются «Книги памяти», где наряду со стандартными данными (годы жизни, место рождения и жительства, профессия, национальность) содержатся также сведения о социальном происхождении, образовании, партийной принадлежности, предыдущих наказаниях, об аресте и вынесении приговора (включая статью уголовного кодекса, меру наказания и инстанцию, вынесшую приговор). К этой категории, например, относится книга памяти города Москвы и Московской области (Бутовский полигон, 1937-1938 гг. — М., 1997-2003. Т. 1-6). В оптимальном случае эти данные, кроме того, обработаны статистически (как, например, в 3-м и 4-м томах «Ленинградского мартиролога, 1937-1938»). Многие книги памяти содержат исключительно ценный документальный материал из местных и центральных архивов партии и НКВД, автобиографические свидетельства и мемуары. В России наличествует стремление к созданию с помощью собранных в книгах памяти сведений центрального банка данных всех жертв советского коммунизма, см.: Проблемы создания единого электронного банка данных жертв политических репрессий в пределах СССР: Сб. докладов участников междунар. науч.-практ. конференции. — Нижний Тагил, 2000.

33. Гетти ссылается лишь на две работы: Самосудов. Большой террор и Степанов. Расстрел по лимиту.

34. Жуков Ю.Н Репрессии и Конституция СССР 1936 года //Вопр. истории. 2002. № 1. С 3-26.

35. Там же. С.23-24. Рассуждения Жукова основываются на записке Эйхе в политбюро. В его статье цитируется ряд неопубликованных архивных документов, например, повестка дня июньского Пленума ЦК 1937 г., протоколы которого не сохранились.

36. Fitzpatrick. Everyday Stalinism. Ordinary Life in Extraordinary Times: Soviet Russia in the 1930s. — N. Y., 1999. Введение и разделы. C.5, 8.

37. Shearer. Crime and Social Disorder in Stalin's Russia. C.120f; Hagenloh. «Socially-Harmful Elements» and the Great Terror. C.286-308.

38. Маннинг. Массовая операция против «кулаков и преступных» элементов; подобным же образом о «страхе» говорит: Thurston. Life and Terror in Stalin's Russia. C. 62.

39. Стенографические протоколы конференций НКВД, напр., конференции 24-25 января 1938 г. (С.128-133), речь Ежова на июньском Пленуме ЦК 1937 г. (С.75-78), материалы процессов против руководящих представителей НКВД и т. д.

40. Jansen, Petrov. Stalin's loyal Executioner. C.93.

41. Там же. С.79, 105-108.

42. В то время как режим стремился держать массовые репрессии в тайне, в политических прениях 1937-38 гг. всё более открыто проявляется готовность к применению насилия, напр., в растущем использовании лексики, связанной с уничтожением: несмотря на то, что в апреле 1937 г. ещё подчеркивалось, что «ликвидация эксплуататорских классов не означает физического истребления людей, принадлежащих к этим классам» (Раби-чев. Гнилая и опасная теория. С.52), в последующие месяцы все рамки цивилизации отпали: изображаемые в виде животных, лишённые человеческого облика враги народа «выкорчевывались», «уничтожались» и «истреблялись», см.: Большевик. 1937. №23-24. С.43-45; №20, С.8. «Нужно уничтожать этих негодяев. Уничтожая одного, двух, десяток, мы делаем дело миллионов. Поэтому нужно, чтобы не дрогнула рука, нужно переступить через трупы врага на благо народа» (Н.С.Хрущёв 1937 г. цитата из: Пономарев А. Н. Никита Хрущёв: Начало карьеры. (Документальный очерк) //Неизвестная Россия. XX век. T.3. —М., 1993.С.135.

43. Holquist С. State Violence as Technique: The Logic of Violence in Soviet Totalitarianism //Hoffmann D.L. (ed.) Stalinism. The Essential Readings. — Bodmin-Cornwall, 2003. C. 129-156. Ср. тж.: «Содержание этого специфически тоталитарного террора никогда не

Большой террор с точки зрения приказа № 00447

249

бывает просто негативным — например, разгром врагов режима — но позитивно служит осуществлению соответствующей тоталитарной фикции — достижению бесклассового общества, единства народа либо рассового общества». Arendt Н Elemente und Ursprünge totaler Herrschaft. — Frankfurt am Main, 1955. C.666-667.

44. Holquist С To Count, to Extract, and to Exterminate. Population Statistics and Population Politics in Late Imperial and Soviet Russia HSuny G.R., Martin T. (eds) A State of Nations. Empire and Nation-Making in the Age of Lenin and Stalin. — Oxford, 2001. C.l 11-114, здесь: С. 128.

45. Holquist. State Violence as Technique. C.l34. Холквист опирается на опубликованные в 1992 и 1995 гт. в «Отечественных архивах» (№3, с. 13-24, и №5, с. 29-43) статьи В.Е. Корнеева и О.Н. Копылова.

46. Holquist. State Violence as Technique. С. 154. См. к этому вопросу тж.: Хау-стовВ.Н. Развитие советских органов государственной безопасности: 1917-1953 гг. //Cahiers du Monde russe. 2001. Vol.42, №2-3-4: La police politique en Union sovietique. 1918-1953. C.370

47. Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы. — М., 2001. Т.З: Конец 1930-1933. С.746-750.

48. См. сводную таблицу, графа «Итого».

49. Вторая цифра относится к репрессиям против национальных меньшинств, см.: Петров, Рогинский. «Польская операция» НКВД. С.33.77

50. В т. н. рапорте Павлова, составленной 11 декабря 1953 года начальником 1 спецотдела МВД СССР полковником Павловым справке «о количестве арестованных и осуждённых по делам НКВД за 1937-1938 гг.», говорится, что в 1937/38 гг. тройками было приговорено 1.101.433 человек (688.000 и 413.433). Реабилитация: Как это было. T.I. С.77. Эта цифра, очевидно, слишком высока и не соответствует имеющимся данным для 1937-1938 гг. Однако если принять во внимание, что в таблице Павлова отсутствуют двойки, можно предположить, что высокое количество приговорённых тройками включает в себя также осуждённых двойками в рамках национальных операций. Данные Павлова (1.101.433) и подсчитанное историками «Мемориала» (Охотиным, Петровым, Рогинским) общее количество приговорённых тройками и двойками П. 102.910) лишь немногим отличаются друг от друга.

51. Количество всех (за политические и уголовные преступления) произведённых арестов/приговоров/казней/лагерных и тюремных заключений всё ещё оспаривается, так что точные цифры указать нельзя. Гетти и Наумов оценивают количество арестов как «почти 2,5 миллиона» (Getty, Наумов. The Road to Terror. C.590); Виткрофт говорит приблизительно о 3.000.000 приговоров (Wheatcroft S.G. Victims of Stalinism and the Soviet Secret Police: The Comparability and Reliability of the Archival Data — Not the Last Word //Europe-Asia Studies. 1999. Vol.51, №2. C.315-345). Это количество он распределяет на, по меньшей мере, 686.000 казней, 1.365.000 приговоров к заключению в лагерях и тюрьмах и приблизительно 920.000 приговоров, не связанных с лишением свободы (С.326-327, 337). Земсков, говоря о количестве арестов в 1937/1938 гг., называет цифру 3.141.444, «из них 1.575.259 по обвинениям в политических преступлениях и 1.566.185 уголовных». См.: Земсков В. Н Массовые репрессии: заключённые НЖиромскаяВ.Б. Население России в XX веке. Исторические очерки. —М., 2000. Т.1. 1900-1939. С.318. К ещё большим цифрам по всем трём категориям приходит Р. Конквест: Conquest R. Der Grosse Terror. Sowjetunion 1934-1938. —München, 1992. C.550-552.

52. Гинзбург E. Крутой маршрут. [Т. 1]. — Milano, 1967. C.36.

53. Распределение казней по месяцам в 1937-1938 гг. можно найти в: Мемориал скорби /Сост. Носов В. — Екатеринбург, 1997. С. 10.

250